Gay Erotic Stories

Повилас Пакальнишкис С Е Р Е Г А Я чувствую себя бесконечно счастливым. Я не был таким счастливым никогда, даже в детстве, когда я мог все свое время днями, месяцами и годами проводить с человеком, разлука с которым действовала на меня угнетающе. Мы с ним разлучались только на сон и изредка на еду, расходясь по квартирам, в которых мы жили со своими родителями, находившимися в разных подъездах одного углового дома на улице Паменкальне в Вильнюсе. Впрочем, изредка нам разрешали спать вместе и тогда мы не расставались даже ночью, не говоря уже о том, что мы даже болеть умудрялись одновременно одними и теми же болезнями, и нам опять позволяли болеть в одной постели, чтобы мы совсем не зачахли в разлуке. Мы понимали друг друга с полуслова, у нас были одинаковые интересы. При том, что мы все время проводили вместе, мы умудрялись находить о чем часами разговаривать, а в другое время могли не сказать друг другу ни слова в течение целого дня. Мы были настолько сонастроены, что даже физически развивались одинаково и всегда были одного роста. Когда нам было почти по тринадцать лет, семья моего друга уехала из Вильнюса в другую страну и потом они еще несколько раз переезжали, но в Вильнюс вернуться больше не смогли из-за происшедших перемен. Сначала я просто не мог осознать нашей разлуки, я был потерян и ошеломлен и не мог придумать, как мне теперь жить одному. Но через какое-то время я обнаружил, что большинство окружающих всегда жило такой жизнью и что они намного более одиноки, чем я, поскольку у них вообще никого не было, а у меня все-таки был мой Серый, с которым мы пока могли переписываться, а потом, когда вырастем, могли приехать друг к другу или уехать жить вместе в другой город. И вот через семь лет разлуки наша встреча наконец произошла. Мы провели вместе целую неделю и я отчетливо помню каждое мгновение из проведенных вместе, каждое слово и прикосновение. Несмотря на то, что это было уже целый месяц назад, я каждый день думаю об этой неделе, снова и снова вспоминаю и перебираю ее события минута за минутой, а теперь я решил все записать на бумаге. Я, конечно, не писатель, но это реальный способ закрепить эти воспоминания, попытка материализовать их хотя бы таким доступным образом, а потом я смогу перечитывать написанное. Я решил, что я напишу абсолютно все, хотя почему-то и чувствую какую-то робость увидеть описание всего происшедшего на бумаге. Я не только не испытываю ни малейшего стыда по поводу всего, что случилось между нами, но даже не чувствую никакой необходимости что-либо скрывать, более того, я совершенно явно чувствую гордость за то, что мы оказались способными на такую свободу взаимного выражения чувств и на такую близость. Поэтому я не вижу необходимости изменять наши имена. Я, правда, какое-то время сомневался по поводу Сереги, но потом понял, что я не могу отказаться от удовольствия повторения и написания его настоящего имени, если же его изменить, то мне просто не удастся совершить задуманное. На всякий случай, я просто не буду упоминать города, в котором он живет сейчас или мест, где он жил раньше. Мои родители планировали провести неделю в Ниде и мне нужно было решить, еду я с ними или нет, поскольку в последний момент свободных номеров могло не оказаться, а сейчас у родителей была возможность забронировать места. В последний день, когда я еще мог дать ответ, неожиданно позвонил Серый и сообщил, что у него появилась возможность приехать и что он этой возможности не упустит. Его приезд выпадал как раз на ту неделю, которую родители планировали провести в Ниде. Когда я с ликованием сообщил им свою новость, отец предложил, чтобы первые два дня, которые приходились на выходные, мы с Серым провели в Вильнюсе, а в понедельник в Ниду собирались приехать на своей машине друзья родителей, к которым мы оба могли присоединиться. Таким образом все устроилось и в Ниде было заказано два двухместных номера. Все оставшееся время до Серегиного приезда я не мог думать ни о чем другом и чуть не отправился в аэропорт едва ли не за пол дня до прилета его самолета. Когда в зал ожидания начали входить прилетевшие его самолетом пассажиры, я просто взмок от волнения. Мне казалось, что очень многое зависит от самой первой минуты и решил ни в коем случае не обходиться рукопожатиями, а обнять его покрепче. Его сияющую физиономию я заметил издалека, он был в длинных шортах и в майке без рукавов с объемистой спортивной сумкой через плечо. Его густые черные волосы были коротко острижены и надо лбом торчали вверх вихрами. Ноги, руки и лицо у него, в отличие от меня, были загорелыми, что контрастно подчеркивали белые зубы его улыбки до ушей, которую он, видимо как и я, не мог сдержать. Я только собрался его обнять, как он обхватил руками мою голову и перецеловал мои щеки, губы и глаза. Мне было так приятно, что я растрогался, и когда мы отпустили друг друга я продолжал помнить свои ощущения от прикосновений его мягких сухих губ. - Здравствуй, Павличек! - Здравствуй, Сереня! Красивый ты, Сергуня, мужик! - Да ты сам-то, Павлик, наверное, от девок прохода не знаешь. Привычка называть друг друга уменьшительными именами у нас появилась в детстве и была сохранена в письмах, и неизвестно, насколько это было в шутку и насколько всерьез. На самом деле меня зовут Повиласом, по паспорту я литовец, как и мой отец, а мама – русская. И хотя я одинаково говорю на обоих языках, литовцем себя почему-то не ощущаю, тем более, что и школу закончил русскую, которую, впрочем, по преобладающему контингенту считают еврейской. В русскую школу я попал потому, что моя бабуля научила меня читать по русски еще в четыре года, вследствие чего я наотрез отказался идти в литовскую школу. И даже все мои литовские друзья обычно зовут меня не Повиласом, а Пашкой, хотя для них это что-то вроде клички. Только мой отец долго упирался, но в конце концов и сам не заметил, как стал называть меня Пашкой, даже разговаривая со мной по литовски. Серый обнял меня за шею и смерил взглядом. - Не может быть. Неужели метр восемьдесят три? Я облегченно вздохнул: - А разве могло бы быть иначе? Я силой забрал у него сумку, обнял и поволок из здания аэропорта. - Как будем добираться? На такси? – спросил он. - На маршрутке. Она прямо около дома проезжает. - Это еще чего такое? - Маршрутное такси, микроавтобус. По дороге я рассказал ему про Ниду, он пришел в восторг от предвкушения поездки к морю, тем более в красивейшую Ниду, уникальную природу которой он хорошо помнил. Ее дюны, раскинувшиеся по обоим сторонам Куршской косы и омываемые с одной стороны Балтийским морем, а с другой Куршским заливом, делали этот городок местом элитного отдыха, особенно полюбившимся немецким туристам. Мы решили отвезти домой его вещи и поесть в городе. Когда мы подъехали к дому, Серый опять разволновался. Он немного постоял на тротуаре, глядя на окна своей бывшей квартиры. С тем же волнением он прошел по всем комнатам нашей квартиры, заглянув в последнюю очередь в мою комнату, куда я приволок его сумку. - Ну и сексодром! – он растянулся на моей кровати. Когда мои родители купили новый спальный гарнитур, я уговорил отдать мне их старую двухспальную кровать, поскольку из своей кровати я уже давно вырос. - Вернее, дастархан. Отец был в командировке в Узбекистане и видел там какие-то заваленные подушками огромные столы с перилами, которые, как он утверждает, называются дастарханами, и узбеки на них будто бы и едят, и спят. Он утверждает, что это тоже дастархан, поскольку я не только здесь сплю и ем, но и учусь, и музыку слушаю, и вообще все время провожу. Опровергнуть трудно. Серый принял душ и переоделся в стильные штаны и узкую рубаху, я на него глядя тоже переоделся и мы отправились в город, решив не загадывать заранее, где будем ужинать, а съориентироваться на месте. Когда мы вышли на проспект, то в первую очередь уперлись в витрины Макдональдса. Мы одновременно с опаской скосили друг на друга глаза, но сразу поняли один другого и рассмеялись. - Ненавижу эти убогие американские буфеты для лохов, - сказал Серый, - к тому же мне там абсолютно нечего есть, то есть вообще ничего вегетарианского не бывает, кроме картошки, доведенной до кондиции отравы. Значит, и до Вильнюса эти уроды добрались… Чем ты, кстати, питаешься? - Ну, мяса не ем, а курицу употребляю. Ладно, у нас пока хватает мест, где можно более чем нормально закусить. По его письмам я помнил, что несколько лет назад он стал вегетарианцем, после того, как увлекся йогой, это и было причиной того, что я перестал есть мясо. Мы двинулись в сторону кафедры и дошли до старого города. На Серого произвели большое впечатления изменения, которые произошли в городе, особенно благодаря деятельности нашего последнего мэра Паксаса, который сумел отреставрировать и превратить в картинку весь старый город. На ходу мы развлекались тем, что обсуждали всех встречных девушек, которые нас провожали внимательными взглядами и кокетничали. Мне было приятно идти с ним рядом, я гордился перед всем городом его стройностью, красотой, и стильной одеждой. Мне было приятно, что на нас смотрят все девушки, причем я не сомневался, что это его заслуга, которую он старался переложить на меня, с излишней горячностью доказывая мне, что я или его дразню, или не признаю очевидного. Ужинать мы устроились в одном из двориков, который принадлежал соседнему ресторану, где мы получили литовский холодный овощной борщ, шальтибаршчяй, и овощное рагу, к которому мы взяли красного вина. Во время чтения меню и общения с официантом выяснилось, что Серега прекрасно помнит литовский. По его просьбе мы все это время переписывались большей частью по литовски. Он, конечно, делает массу грамматических ошибок, но это ничего не значит, учитывая сложное правописание, которого не могут освоить многие литовцы. К тому же иногда создается впечатление, что в Литве не меньше одной трети населения составляют языковеды, которые непрерывно занимаются развитием языка и придумыванием новых слов, главным образом для замены иностранных, что часто звучит нелепо, вроде «сухоподштанников» вместо «памперсов». К счастью, большая часть этих изобретений не приживается. Эти нововведения никак не могли повлиять на Серегин хороший литовский, несмотря на заметное волнение, хотя некоторая моя помощь при чтении меню потребовалась, поскольку там таких нововведений оказалось множество и даже вечные литовские никаким желудком не способные быть усвоенными цеппелины давно уже превратились во что-то вроде большеклецников. Мы болтали обо всяких пустяках и словно сговорившись не касались серьезных тем, зная, что у нас еще масса времени впереди, чтобы обстоятельно обо всем поговорить. Несмотря на постоянную переписку, я понимал, что почти ничего не знаю о том, каким Серега стал, чем живет и что его волнует. Письма были для нас обоих чем-то вроде взаимной психотерапии, через них мы оказывали поддержку и взаимно уверяли друг друга в крутизне и блестящих перспективах, которые ждут нас, да рассказывали друг другу о нескончаемых влюбленностях. Мне было известно, что серьезно он пока ни в кого не влюблялся, так же как и я, хотя нам обоим уже довелось причаститься таин противоположного пола. Мы как бы тянули время, предвкушая удовольствие долгих серьезных разговоров. По крайней мере, я все эти годы о многом собирался ему рассказать и его расспросить. Когда сидеть надоело, мы вышли и продолжили прогулку по старому городу. - Можем ближе к ночи по ночным клубам пройтись, попляшем, с девчонками познакомимся, может даже очень близко удастся познакомиться, тем более, что вся квартира в нашем распоряжении. - Нет, Павлик, не сегодня. Да и вообще, я приехал с тобой общаться. Девчонок и у нас хватает, не хуже, чем в Вильнюсе, а может, даже лучше, сам решишь, когда ко мне приедешь. Мы не сговариваясь повернули к дому, до которого из старого города идти было меньше десяти минут. Обычно, приходя домой, я в первую очередь залезаю под душ, но теперь предложил Серому принять душ первым, намереваясь тем временем ему постелить. - Выбирай, Серега, где спать будешь. Хочешь, в зале, хочешь, у родителей в спальне. - Ну уж, нет, Павлик. Была бы у тебя другая кровать, я бы еще подумал, но раз у тебя столько места, придется тебе потесниться. Не хочу в другой комнате спать, я по тебе соскучился. - Это я, Серый, на всякий случай, из деликатности, - я не ожидал, что он мне напомнит о наших детских совместных ночевках, я был рад очередному подтверждению нашей прежней близости и не мог сдержать довольной улыбки, - в детстве у нас с тобой все самые главные разговоры в кровати происходили, когда мы спали вместе. Я за продолжение традиций. И я тоже соскучился. - Тогда давай прямо сейчас и завалимся. Мы оба разделись. Пока он поливался, я разложил постель и сменил постельное белье. Выйдя из душа он босиком пришлепал ко мне на кухню, где я пил воду. - Может, чаю сделать или кофе? - Не, водички. Потом чаю попьем, если захочется. Под душем я вымыл голову, облился холодной водой, вытер волосы, завернулся в полотенце и прошел в спальню за свежими трусами. Серый в одних трусах валялся на моей кровати и перебирал пачку фотографий, накопившихся за последние годы. - С легким паром, - он закончил рассматривать фотографии, отложил их в сторону и стал молча за мною наблюдать. - Спасибо, - выстираных трусов я не нашел и взял новые – любимые трикотажные боксеры из хлопка с лайкрой, которые мне больше всего подходят для носки с джинсами, во всех остальных у меня между ногами постоянно появляются натертости: простые боксеры в джинсах собирются складками и набиваются между ягодицами, что меня раздражает, а простые брифы эти места просто не защищают. Я стянул с себя полотенце, повесил его на дверцу шкафа и собрался натянуть трусы, но обнаружил на них липучую бумажную нашлепку с указанием размера и пришпиленную полиэтиленовым держателем этикетку. Однажды, обрывая такую же этикетку, я сделал дырку в ткани, поэтому теперь рисковать не стал и подошел за ножницами к письменному столу, стоящему рядом с кроватью. Серый приподнялся на локте и уставился на мой член. - Да, теперь-то уж не остается никаких сомнений, что ты, Пашуля, вырос, - он протянул руку к моему члену, но я инстинктивно уклонился. - Ты что это, стесняешься? – он вскочил с кровати и стал на меня наступать, явно намереваясь схватить меня за член. Рукой с трусами я уперся ему в грудь, и угрожающе замахнулся ножницами в другой руке. - Ты что, Пашка, забыл? – его голос звучал удивленно и обиженно, шутит он или нет понять было совершенно невозможно, - между нами ни в чем не может быть никакой стеснительности! Он рывком скинул мою руку, обхватил меня за талию и повалил на кровать, что ему легко удалось из-за того, что я старался подальше держать руку с ножницами, чтобы его не поранить. Он лег на мои ноги и взял в свою руку мой член. - Сереня, кончай прикалываться! – я всем членом ощущал охватившую руку и почувствовал как он необратимо начинает набухать кровью. Я срезал с трусов этикетку, отлепил наклейку и положил ножницы на стол. Серый оттянул крайнюю плоть и открыл мою головку, которая только и осталась на виду от полностью скрытого в его кулаке члена. - Ты стесняешься меня, который когда-то впервые залупил твой писюн, чтобы показать тебе твою собственную головку! - Мне неловко, потому что мой член в твоей руке встает и я боюсь, что ты про меня подумаешь, что я извращенец. Его рука, все так же крепко охватывающая мой член, который давно уже сдался перед наступающей эрекцией и по-идиотски торчал во весь свой дурной рост, медленно опустилась по всему его стволу до самого основания и вернулась обратно к головке. В ответ на это по всему моему телу мурашками прокатилась волна удовольствия, которая меня самого обескуражила необычайно сильной реакцией на единственное движение. Я сам никак ее не ожидал от своего тела и совсем растерялся, чувствуя, что мое лицо начинает пылать. Единственное, что я мог сделать, пытаясь показать, что сохраняю невозмутимость – это не отводить своего взгляда от его насмешливых и пристальных глаз, поочередно внимательно рассматривающих то мое лицо, то мой член. - Когда-то пацанами мы с тобой смешали кровь, чтобы закрепить клятву, что между нами не может быть непонимания и осуждения, - его рука опять начала медленно скользить вниз и вверх и я постарался сосредоточиться на том, что он говорил, - и что какая бы мысль ни пришла на ум каждому из нас, он мог высказать ее вслух без боязни быть непонятым; что бы ни сделал каждый из нас в тайне от всех, это не могло остаться неизвестным другому. Первой самой сокровенной и позорной тайной, в которой мы с тобой тогда друг другу робко признались, была мастурбация. В знак верности и особого доверия мы стянули тогда штаны и я взял в руку твой писюн, а ты взял мой. Нам и раньше приходилось подвергать друг друга взаимному изучению, но в этот раз это было чем-то вроде особого акта единения, братства. Твой член в моем кулаке тогда повел себя единственно возможным для члена нормального здорового двеннадцатилетнего пацана образом - точно так же, как и сейчас… Его рука понемногу начала двигаться быстрее, уверенно и ласково оглаживала мой член, как будто занимаясь совершенно обычным и привычным делом. Сгорая от стыда, я попытался сосредоточиться на том, чтобы не кончить, одновременно боясь самому себе признаться в подсознательном желании того, чтобы это мгновение продолжалось как можно дольше. Чтобы как можно дольше лежал грудью на моих ногах мой лучший друг и, почти касаясь лицом моего члена, гладил бы и гладил его своей рукой, не давая мне возможности контролировать свои мысли и оценивать происходящее, думать о том, как вести себя дальше и вообще, жить. - …Точно так же, как и сейчас, он встал и пульсировал в моем кулаке, пока судорожно не извергнул струйки прозрачной жидкости на мой живот. Вот эта стекающая по моему животу и ногам твоя сперма и дала тогда ощущение настоящего единения. Тогда ты первым признался в тайном пороке и ты был во мне уверен, ты нисколько не опасался, что я о тебе подумаю плохо. Я был так тебе благодарен. Это было незадолго до моего отъезда. Перед самым отъездом мы еще раз не сговариваясь стянули штаны и самозабвенно отдрочили друг друга на прощание. Не знаю, как с тобой, но меня абсолютно точно это защитило от множества комплексов и стрессов. Сейчас-то я знаю, что многие мужики изводят себя переживаниями по этому поводу, перестают быть уверенными в себе, в собственной полноценности. Даже тогда, когда узнают, что это в норме. Я мог сомневаться в себе, но ты для меня всегда оставался самым лучшим в мире пацаном, в нормальности которого у меня не могло промелькнуть даже тени сомнения. А главное, я всегда знал, все это время я помнил, что каким бы я ни был, на земле есть по крайней мере один человек, который меня примет и поймет. У меня даже мысли такой сегодня не мелькнуло, что ты решишь, что я извращенец, ни когда я протянул руку, чтобы потрогать твой член, ни когда у меня самого моментально встал, когда ты увернулся, чего ты даже не заметил, полностью поглощенный своим членом. Изо всех сил стараясь дышать ровно и унять дрожь, я перевел взгляд на его трусы и только теперь увидел, что они изнутри подперты внушительным округлым колом. Он приподнял ягодицы и свободной рукой стянул с себя трусы, выпуская наружу член, болтающийся из-за соскочившей с него резинки и в ответ на каждое движение освобождающегося от трусов Серого. Это оказалось наслаждением – наблюдать, как Серый стаскивает со своего покрытого тонкой гладкой кожей мускулистого тела трусы и как из них вываливаются его член и мошонка, первый чужой эрегированный мужской член, который я видел в своей жизни, с открывшейся глянцевой головкой и набухшими под кожей его ствола венами, с перекатывающимися при движениях под шелковой мошонкой яйцами. Освобожденный член ударился о живот вдоль ведущей к пупку дорожки блестящих черных волос, вслед за ним катнулись яйца, когда Серый поднял ноги вверх, протягивая трусами по всей длинне ног до самых ступней и откидывая их в сторону, потом яйца катнулись обратно вниз к поросшей таким же курчавым и блестящим, но более коротким волосом внутренней стороне бедер, когда Серый опустил ноги. В дополнению к скользящей по моему члену его, Серого, руке, наблюдать его, Серого, совершенно голого с таким непривычным для меня видом выпирающего, доминирующего, так безысходно притягивающего взгляд, торчащего, его, Серого, члена, это оказалось слишком сильным наслаждением, чтобы я мог его перенести без окончательной потери контроля над тем бурлением и громыханием, которые у меня начинались где-то глубоко в паху, поэтому я крепко закрыл глаза и откинулся на подушку. - Меня немного, правда, волновали те наши две взаимные мастурбации, но только до тех пор, пока я не прочитал где-то, что среди мальчиков и юношей совместная мастурбация достаточно распространенное явление и совсем не является свидетельством извращенной сексуальности, а является формой анатомического исследования и сексуального познания, поскольку человек есть существо социальное. По всему поэтому, Паша, никогда я о тебе не подумаю, что ты извращенец. И я никакой не извращенец, нет, Пашуля, я не какой-нибудь там ебаный пидор, не смотря на то, что собираюсь прямо сейчас основательно подзаняться скрупулезным анатомическим исследованием своего самого лучшего и самого любимого друга, по которому я страшно соскучился за семь лет и который никогда не был и никогда не будет никаким ебаным гомиком, немотря на то, что я не отпущу его до тех пор, пока у него мозги не раплавятся от оргазма и пока он будет способен кончать. Все. На этих словах меня стало разрывать от кайфа и из глубин началось неумолимое движение вверх потоков наслаждения, над которыми у меня уже не было никакой власти, чтобы закончиться катастрофой и взрывами на поверхности, но в этот самый момент произошло то, чего я не то что не ожидал – все происходившее до сих пор до смешного глупо и неуместно было бы назвать неожиданным – произошло то, во что даже мой абсолютно выскальзывающий из рамок реального мозг отказывался поверить – я вдруг ощутил, что головка моего вибрирующего члена оказалась внутри чего-то жаркого и влажного, отчего меня пронзило еще большим, небывалым наслаждением, острым и даже болезненным, таким, какого я не испытывал никогда в жизни. Я дернулся, вцепился в простыни руками и на мгновение открыл глаза. Я увидел то, о чем боялся догадаться и во что не мог поверить: Серый брал у меня в рот. Его глаза были полуприкрыты, одной рукой он по прежнему держал член, второй рукой играл моей мошонкой, нежно перебирая яйца, а вся головка моего члена, мягко охваченного его губами, находилась внутри его рта. Ощущение влажного и горячего скольжения на головке продолжалось и в течение мгновения, пока я смог удержать открытыми глаза, я увидел, как его губы быстро двигались к основанию моего члена. Это пронзительное и острое наслаждение было настолько болезненным и невыносимым, что я не мог кончить. Я не мог его вытерпеть, но и не мог от него освободиться, я не мог владеть телом, оно само по себе извивалось, вцепившись руками в простыни, пойманное ртом Серого за член и неспособное убежать, я не мог кричать и не мог дышать, не мог кончить и не мог этого больше переносить. Я снова откинулся на спину и зажмурил наполнившиеся слезами глаза. После нескольких скользящих движений по моему члену ртом и рукой, он выпустил член изо рта и стал быстро водить языком по мошонке, продолжая играть на члене рукой, стал облизывать и посасывать поочередно яйца, но я по прежнему оставался в том же состоянии. Урывками ухватывая возух, я оставался в таком положении и тогда, когда Серый стал мокро и глубоко целовать мой живот и ребра, я продолжал испытывать те же самые невыносимые ощущения, когда он стал сосать мои соски, я извивался, когда он целовал мою шею, не переставая дрочить мой член, вонзил свой извивающийся язык в мой рот, а потом вдруг опять спустился лицом вниз моего живота, снова жарко облизнул головку и стал очень быстро брать глубоко в рот и скользить обратно к головке, помогая себе рукой. Когда меня стало вдруг сильно трясти, я почувствовал, что он сильно надавил пальцами между анусом и мошонкой, так сильно и глубоко, что мне показалось, что его пальцы проникли внутрь меня, другой рукой он повернул меня набок настолько, чтобы он мог водить другой рукой от моего ануса вверх к копчику и выше по спине, снова и снова возвращаясь к анусу, сильными круговыми движениями массируя область ануса, копчик, крестец, позвоночник в районе поясницы и выше. Одновременно с этими его движениями и сразу после того, как меня стало сильно трясти, началось, наконец, извержение. И снова это было не похоже ни на один из тех обычных оргазмов, которые мне доводилось до сих пор испытать. Мощные конвульсии сотрясали все мое тело, спазмы схватывали и снова отпускали внутренности всего живота, но пульсирующие волны оргазма были направлены не как раньше, сквозь член наружу, но наоборот, несмотря на то, что член был по всей длинне охвачен агонией наслаждения, основной поток оргазма был направлен куда-то внутрь, я как-будто бы кончал внутрь себя, я чувствовал, что наружу не вылилось ни капли, но зато следом за рукой Серого вверх по позвоночнику поднималась растворяющая волна Абсолюта, проламывая какие-то встречающиеся по пути препятствия и продвигаясь все выше и выше, пока не достигла головы. Я почувствовал, что Серый выпустил мой член изо рта, перевернул меня на живот и, не переставая одной рукой массировать позвоночник от ануса до головы, второй рукой стал гладить по кругу вокруг макушки моей головы. В мой мозг ударила жаркая волна. Не знаю, сколько времени это продолжалось, я напрочь утратил чувство времени. Последнее, что я почувствовал, это что Серый перевернул меня на спину и водит одной рукой по голове, а второй проводит от лба до живота, снова и снова прогоняя волны оргазма, если это состояние можно так назвать, от головы к пупку, заканчивая движения круговыми вращениями ладони вокруг пупка. Я пропал в этих волнах, мой мозг растворился и перестал существовать, впрочем, также как и тело, которое сначала утратило свою тяжесть, а потом исчезло в прибое света и наслаждения. Потом я, кажется, уснул. Когда я проснулся, то в ушах услышал тонкий звон, похожий на пение сверчка, а все тело казалось наполненным вибрирующей энергией. Я открыл глаза. Было солнечное утро. Я абсолютно голым лежал на своей кровати в своей комнате, а рядом со мной, у стены, положив свою голову на мое плечо, а на меня свою левую руку и ногу, спал тоже совершенно голый Серега. Я осторожно приподнял голову и огляделся. Мои новые трусы лежали рядом на письменном столе под невыключенной лампой. Я слушал звон в ушах и ничего не мог сообразить, единственное, что я мог осознать, было ощущение счастья. Мне стало смешно. «Интересно, сколько мы выпили. Судя по всему, события восстановить будет трудно»,- смутно подумалось мне и я удивился своему замечательному самочувствию. Я медлил вставать, не хотелось будить Серого и приятно было лежать с ним практически в обнимку, хотя и смешно, что нагишом. Приятно было ощущать его дыхание, чувствовать его руку на своей груди, а ногу на своих ногах, придавившую коленом мой член и мошонку. В этом последнем ощущении я отдал себе отчет не без некоторого колебания, после чего почувствовал, что член слегка увеличился. Я скосил глаза и посмотрел Сереге в лицо. Он слегка улыбался во сне, зрачки его глаз двигались под веками, рот был чуть-чуть приоткрыт, губы влажно блестели, а на мою грудь стекла капля слюны, оставив блестящую дорожку на его щеке. Тут звон в ушах стал сильнее, а вибрация легкого зуда по всему телу превратилась в захлестнувшие меня волны любви. Я мгновенно все вспомнил и не мог больше ждать, пока он проснется. Сдерживая дыхание, я осторожно повернул его на спину и приник своим ртом к его влажным губам, мой член напружинился и уперся ему в бедро. Его глаза дрогнули и губы под моими губами раздвинулись в улыбке. Не переставая его целовать, я лег на него сверху и подвигал тазом и бедрами, наслаждаясь прикосновением каждого нервного окончания своего напряженного члена и мошонки к упругому шелку его живота, к мягкой бугристости его члена и утопающей в лобковых волосах мошонки и почувствовал, что его член тоже стал быстро увеличиваться. - Маленький Сережа и Маленький Паулюкас наконец знакомятся поближе, - сонно пробормотал Серый, делая ответное движение своим членом, - и судя по их очевидному приподнятому настроению, они друг другу нравятся. Он провел по моей спине руками до ягодиц и мягко прикусил мою нижнюю губу. Я высвободился и спросил: - Серый, что это такое было? - Ты про вчерашнее? - Да, ты чего со мною сотворил, что у меня до сих пор в ушах звенит? Серый рассмеялся. - Это круто, что звенит. Другие пашут над собой многие годы, чтобы у них зазвенело. - Что значит «над собой»? – ухмыльнулся я, - я вроде до тебя тоже не мало «над собой» пахал, но ничего похожего со мной не происходило. Серый закатился смехом. - Надо знать, как правильно взяться. Это же страшно представить, сколько ты зазря спермы вылил, а вместе с ней и собственной жизненной энергии. Но вообще способов много. Медитация, йога, цигун. Есть специальные практики, направленные на то, чтобы поднять кундалини, от которой у тебя в ушах звенит. Но я тебя научу самому простому – тайным даосским сексуальным практикам, которые я на тебе вчера экспромтом испробовал. Я вообще-то даже и не подозревал, что это возможно – провести другого человека через практику подъема сексуальной энергии по внутренней микрокосмической орбите, при том, что этот человек даже понятия не имеет, что с ним происходит. По крайней мере, я никогда об этом не слышал и нигде этого не читал. Это, Пашуля, кажется, исключительно твоя заслуга, что все так получилось. Спортом, что-ли, каким особенным занимаешься? Внутри себя я хмыкнул по поводу «тайных даосов». Если бы не происшедшее вчера, не укладывающееся ни в какие ранее известные мне рамки, я бы поднял его на смех, поскольку решил бы, что он меня разыгрывает. Но теперь я был готов поверить хоть в инопланетян. Привычка деликатно относиться к чужим тайнам привела к решению не ускорять событий и подождать, пока он сам расскажет. А вот своими разрядами по плаванию хвастаться не хотелось. - Да я бы не сказал, что сильно переутруждаюсь. Бегать стараюсь, плаваю с удовольствием, когда удается, но вот железки тягать не люблю. « Я не скрываю, - успокоил я себя, - мне просто неловко хвастаться». - Это потому, что ты по конституции Вата или «ветер», как и я, и было бы странно, если бы тебе нравилось с железом работать. А бег и плавание – занятия медитативные, когда входишь в ритм, формируется циркуляторное дыхание, которое способствует расширению сознания, поэтому-то ты, наверное, такой подготовленный… Сияешь, Пашка, как новый пятак! - А я и чувствую себя абсолютно новым, - я скатился с него на бок, - благодаря тебе, мой обожаемый сенсэй. Я осторожно поцеловал коричневый сосок его груди, испытывая чувство нереальности происходящего и попытался на этом чувстве сосредоточиться. Вот, это я сейчас с таким наслаждением чувствую во рту сквозь тонкую кожу с бугорком соска напрягающуюся грудную мышцу своего обожаемого Серого, который мне стал еще роднее и ближе после стольких лет разлуки. Он заложил руки за голову и прикрыл глаза. Я посмотрел на его член, который опять начал медленно подниматься, помедлил и провел рукой по его твердому животу и стал делать большие круги вокруг пупка, все ближе приближаясь к лобку. Я еще раз обхватил ртом его сосок. - Сереня мой родной. Я и так-то тебя всегда обожал, думал о тебе чуть не каждый день, особенно когда письма получал, а уж теперь-то и вовсе сердце от любви лопается. Тем более, когда ты так умно разговариваешь. Я тебя слушаю, а сам горжусь внутри: вот, мол, это мой Серый. Где ты только этого всего понабрался? И ведь это просто поверить невозможно, что мы с тобой так близки. Это только ты можешь так все устроить, чтобы просто и естественно, безо всякого напряга, вести себя именно так, как чувствуешь, не боясь ни чужого мнения, ни себя самого и говорить именно то, что думаешь. Клятва на крови в детстве тоже ведь твоя идея была. - Идея-то моя, но честно и без остатка этой идее ты все-таки первый отдался, я потом все эти годы равнялся на тебя, старался сам с собой честно жить и ни в чем себя не обманывать. Это все, Павлик, с твоей первой подачи. Я тебя, Пашка, тоже люблю, очень люблю. Только благодаря этой любви мы с тобой и можем сейчас быть так близки. Да и то, честно говоря, как бы через край не хватить. Это дело серьезное, чуть себя не так поведем, зациклимся, не заметим, как в чистый гомосексуализм скатимся, а мне совсем не светит, чтобы мы с тобой педерастами стали. - Серый, чего себе-то врать? Это же чистый гомосексуализм и есть, чем мы с тобой занимаемся, и мне, честно говоря, наплевать, я ради тебя хоть последним пидаром стану, раз мне так хорошо с тобой. - Спасибо тебе, конечно, Пашуля, за такую твою самоотверженность, но кидаться в крайности не самое лучшее, что можно предпринять… Оно, конечно, гомосексуализм, да не чистый. Во-первых, мы с тобой друг в друга не кончали. Разница в том, что сперма, попадая в мужское тело, превращается в мужскую сущность инь, что влечет за собой серьезные деструктивные и деградационные процессы. Во-вторых, мы друг друга в жопу не ебали, отчего происходит обратное движение кундалини, которая спит, обернувшись три споловиной раза вокруг простаты. Член в теле прямым давлением на простату возбуждает кундалини, но одновременно перекрывает путь естественному движению восходящего потока половой энергии, кундалини обращается на саму себя и идет вниз, и от этого эволюция тоже не ускоряется, поскольку последствия не менее разрушительные, чем в первом случае. Верхняя часть тела обезжизнивается, а нижняя болезненно тяжелеет, развиваются неврозы, цинизм, садомазохизм, болезненные фантазии. Мало того, древние считали, что при анальном сношении активный партнер передает пассивному еще и свою кармическую информацию, и тут такие узлы завязываются, каких за много жизней не распутать. В итоге все это ведет к усилению агрессивности, к развитию эго с одновременной деградацией сознания, что в глобальном масштабе в конце концов приводит к войнам и насилию. Как ни посмотри, единственный позитивный момент – прямой массаж простаты, который очень полезен. Говорят, среди пассивных голубых не бывает рака простаты, как и геморроя, хотя насчет геморроя я сомневаюсь, а вместо рака простаты у них распространен рак прямой кишки, который хрен этой редьки не слаще. К тому же, когда растягивается ректум и мышцы сфинктера, через анус начинается большая утечка сексуальной или жизненной энергии, поэтому среди пассивных так часты депрессии. А прямой массаж простаты я тебе и так устрою, для этого не обязательно член в жопу запихивать, так что, Пашуля, целкой останешься. С притворным вздохом облегчения я благодарно положил голову на его грудь и осторожно взял в руку его член, полностью открывая его головку. Я с наслаждением поглощал кожей руки его тепло, нежность подвижной кожи, покрывающей твердую плоть ствола. Пока Серый мне рассказывал про вредность гомосексуализма, я все смелее начинал играть его членом, чувствуя его благодарную ответную реакцию. - Конечно, перекрытие ян на ян все-равно происходит, но вот тут-то, Паша, наша любовь нас с тобой и охраняет, потому как любовь – это мощная тончайшая вибрация, божественная очищающая энергия, которая, будем надеяться, не допустит развития патологических последствий и закрепления гомосексуальной ролевой схемы на подсознании. Серега говорил все медленнее, делая паузы и прислушиваясь к своим ощущениям, я в то же время все больше и больше увлекался игрой с его членом. - Ну, слава те яйца, хоть в чем-то обнадежил. А то я уже совсем расстроился, когда ты меня стал превращающейся спермой пугать. Серый, а если хотя бы только один раз сперма внутрь попадет, это поправимо? - Не понял, ты о чем? – Серега, казалось, уже с трудом ловил смысл того, что я говорил, он слегка раздвинул ноги, отдаваясь движению моей руки на его члене, лицо его порозовело и время от времени он делал долгие медленные вдохи и выдохи. Пальцами одной ладони он легко касался кисти той моей руки, которая играла его членом, совсем не мешая движению, но как бы лаская ее. Его член уже достиг, видимо, своего максимального размера и вовсю торчал вверх, не поддаваясь отклоняющим движениям моей руки - Да ты не видишь что-ли, что я уже все утро к твоему члену подбираюсь. Может, пусть она хоть во что во мне превращается, твоя сперма, Серый, не могу я себе отказать в том, чтобы твоего зверя поцеловать покрепче, короче, я хочу у тебя в рот взять, да не просто так, а пока ты не кончишь на всю катушку, - решиться на это непосредственным действием мне все никак не хватало храбрости и я решил отрезать себе пути к отступлению, вслух произнеся то, чего я на самом деле хотел все утро. Серый заулыбался. - Павлик, в такие минуты мне кажется, что ты совсем не изменился с тех пор, как я тебя помню в детстве и какого я тебя люблю все эти годы – робкий и решительный одновременно. Будь такой добрый, отсоси мой член послаще, сделай такое одолжение, возьми у меня в рот покрепче, а я тебе обещаю, что кончу так сильно, как я только способен и в рот тебе при этом спермой не спущу. Тем более, что в течение последнего года я и так ни разу не кончал с извержением семени. Я удивился, но все распросы отложил на потом. Я передвинулся вниз и лег между его ног, продолжая дрочить и рассматривать его член. «У моего лучшего и любимого друга Сереги очень красивый хуй», - подумал я и тут же понял, что ему будет приятно это услышать. - У моего лучшего и любимого друга Сереги очень красивый хуй, - произнес я вслух, - я даже не думал никогда, что меня что-то может так возбуждать, вызывать такую нежность и при этом быть таким аппетитным. Я вдруг понял, что я немного волнуюсь по поводу того, чтобы не допустить промашки, беря в рот у Серени, чтобы у меня получилось отсосать не хуже, чем у него, когда он брал у меня, ведь член явно не мог поместиться во рту и чтобы достать до основания, ему нужно было немалый кусок члена вводить в горло. Как только я осознал это свое опасение, мне стало смешно, могло ли мне когда-либо раньше прийти в голову, что буду волноваться по такому поводу! Интересно, Серому ничего похожего в голову не приходило? Да, нам с ним точно будет, что вспомнить и над чем посмеяться. Я решил, что единственное, чего я хочу на самом деле, это получить удовольствие от тепла его плоти внутри меня и от возникающего в связи с этим переживания нашей близости. Я придвинулся вплотную и провел языком вокруг его головки, потом по нижней стороне члена до мошонки и обратно, а потом покрыл всю его головку внутренней поверхностью своего рта и ощутил, как внутри пульсировал и вздрагивал теплый большой кусок мяса, являющийся живой частью моего Сереги, а остальное его тело лежало в моем распоряжении под моими руками и было моим от макушки до пяток. Это было неописуемое удовольствие и я ощутил, что мой собственный член в очередной раз напрягся до упора. Я опустил руку, обхватил свой член и начал себя легонько дрочить. Другой рукой я держался за основание Серегиного члена. Я решил все же попробовать ввести его поглубже в горло и стал медленно на него надеваться. Введение члена вглубь оказалось настолько захватывающим и возбуждающим, что я даже на заметил, как он полностью оказался у меня в горле, а я носом коснулся Серегиного живота, при этом никаких рвотных позывов, которых я опасался, я и не заметил. С членом, заполнившим всю мою глотку, я попытался выдвинуть вперед язык и коснулся им мошонки, а потом двинулся обратно, снимаясь с члена, пока в у меня во рту не осталась одна головка, которую я несколько раз облизнул и пососал, подрачивая ствол члена рукой. Второй раз я ввел член в горло с большей скоростью и так же быстро вывел, заканчивая опять же сосанием головки. Дальше я стал вводить и выводить член со все большей скоростью. Тут мне показалось, что Серый не дышит. Я вынул его член изо рта и едва касаясь провел языком по тому месту мошонки, которое у меня является наиболее чувствительным, а потом стал поочередно брать в рот и сосать его яйца, одновременно играя его членом своей рукой. Я спустился еще ниже и провел языком по внутренней стороне его бедер. Серега медленно, но достаточно шумно выдохнул, так же медленно вдохнул и снова замер. Вспомнив его вчерашний урок, я стал целовать, лизать и покусывать его живот, спускаясь к бокам, потом тщательно вылизал его аккуратный пупок, покусал и пососал кожу на его ребрах и втянул ртом сосок его груди. Он по прежнему не дышал, но при этом едва заметно вибрировал всем телом. Я поднялся вверх к его шее, поиграл языком у ее основания, а потом поднялся вверх к уху. Пока я целовал и покусывал мочку его уха, Серый снова сделал медленные вдох и выдох и опять замер без дыхания. Я приник к его губам и провел языком по внутренней стороне его губ, а потом ввел язык глубоко в рот, раздвигая полуприкрытые десна. Серый не дышал и был похож на мумию, вытянувшись всем телом, запрокинув голову и протянув руки ладонями вверх по бокам, но тут я почувствовал рукой, что низ его живота начинает сильнее вибрировать и эта вибрация передается на его член. Звон в моих ушах, на который я перестал обращать внимание какое-то время назад, вдруг усилился, а внизу живота отчетливо проявилось несильное, но очень приятное гудящее ощущение. Я спустился вниз, и стал быстро водить ртом по члену, не заботясь о том, чтобы глубоко его заглатывать, одной рукой я продолжал водить по его стволу, а другой перебирал его яйца. Серый вдруг начал часто дышать, сильнее вибрировать и изгибаться всем телом. Вдруг он пропихнул руку под моим горлом к себе в пах, под мошонку. Несколько минут все мышцы его тела синхронно сокращались в довольно быстром темпе. Через какое-то время его тело обмякло, он вынул руку и опять замер. Я продолжал сосать, но через какое-то время его член стал мягким, хотя и не уменьшился. Я испытывал сильное желание кончить, но догадываясь по оброненным Серегой словам, что эякуляция не очень желательна и надеясь на его дальнейшее руководство, я сделал волевое усилие и перестал мастурбировать. Положив голову на его живот и обняв руками его грудь, я прислушался к своим ощущениям. Как только я обратил внимание внутрь себя, я моментально почувствовал усиливающееся гудение в паху и нарастающий звон в ушах. Я сконцентрировался на вибрации в паху и почувствовал как вверх по позвоночнику поплыла горячая волна удовольствия. Она не была такой интенсивной, как вчера, но была тем не менее невообразимо приятной, как будто мозг позвоночника и головы плавали в газированной жидкости. Не было силы, которая заставила бы меня добровольно прекратить это переживание. copyright Povilas Paskevicius 1999 Like ths story? Comments to: feelingod@hotmail.com